Иногда, смотришь на какую-либо вещь, и возникает чёткое понимание того, что она должна непременно быть твоей. Вопрос о покупке решается сам собой. В такие моменты трудно удержать мимику изменившегося лица от глаз продавца, который тут же заламываем тройную цену. Так вышло и на этот раз. Но об этой покупке я никогда не пожалею…
Старая бензиновая зажигалка, почерневшая от времени, всё ещё работала. Смазанные шарниры поднимали крышку тяжело, уже без залихватского звяканья, но колёсико-кресало по-прежнему высекало искру, хотя и проворачиваясь с таким тяжёлым шорканьем, что пальцу становилось больно. Она напоминала обычную американскую «Zippo», с одной стороны, которой было нанесено изображение церкви, с тремя шпилями в готической манере, а под ней надпись на немецком: Nikolaikirche. Berlin; с другой – немецкая свастика. На торцевой стороне днища зажигалки – выгравированный серийный номер.
Находка второй мировой войны ждала меня на старом блошином развале, куда я время от времени захожу посмотреть на то, чего нового выкидывает музей житейской истории. Благо, что работаю я совсем не далеко, в новом административном здании, что расположилось по пути через антикварный развал к парковке, в офисе немецкой компании, продающей сложное инженерное оборудование.
Хозяин зажигалки, старый, пропитый лицом дед, недовольно крякнул, увидев, как его зажигалка без спроса эксплуатируется в незнакомых руках.
Кроме зажигалки у продавца ничего не было ценного. Старые книги, поломанный магнитофон, вытащенные друг из друга потёртые матрёшки. Расшатанный табурет, на котором он сидел, читая одну из продаваемых им книг, раскачивался, грозя вот-вот развалиться.
Увидев, что я заинтересовался зажигалкой, дед-продавец заломил за неё пять тысяч рублей, и не смотря на моё умение торговаться не захотел сбавлять ни копейки.
— Сходи, в магазине новую купи – спокойно отвечал дед, на очередную попытку сбить цену — а мне голову не морочь! – Это настоящая, немецкая зажигалка – трофей-на-я-я-я! Мой отец на фронте у немца взял. – Поэтому пятерку за неё и прошу.
— А как докажешь, что она трофейная? – спросил я не доверчиво.
— Как, как… у меня к ней история прилагается – закашлялся дед.
— Какая ещё история? – вновь, проявляя недоверие, спросил его я, пытаясь найти зацепку для того, чтобы сбить цену.
— Задокументированная, вот какая! Посмотри сюда!
На этих словах, хозяин зажигалки полез во внутренний карман старого пиджака и вытащил из него паспорт, внутри которого лежала старая-старая, пожелтевшая от времени и очень хрупкая бумажка.
— Это письмо от немца. Смотри, только осторожно, она рассыплется от старости – опять ворчливо проговорил дед.
Я развернул оборванный пополам и свёрнутый в четверо тетрадный лист, на котором были выведены уже трудночитаемые строчки на немецком языке. Под текстом значился адрес, и имя.
Походило, что дед говорил правду.
— Хорошо, сказал я. Расскажи, что это значит, и по рукам – куплю её за пять тысяч, если история зажигалки стоящая!
История, которую рассказал мне дед, была о том, как его отец, фронтовик-связист, получил задание найти обрыв проводной связи, в одном из городских боёв. Отца звали Александр Клименко.
По роковому стечению обстоятельств, происходило это во время налёта немецкой авиации, бомбившей наши позиции.
Как оказалось, группа немцев-диверсантов, перебравшись в наш тыл, совершившая вылазку с целью вывести из строя проводную связь, попала под бомбёжку собственной авиации. Погибло двое диверсантов, а третий, тяжело раненный так и остался лежать рядом с местом повреждения провода связи – немцы всё-таки решили поставленную перед ними задачу.
Когда рядовой Клименко навёл на раненого немца автомат, то увидел, что ноги у него нет, а бедро выше колена перетянуто ремнём. Лицо было уже бескровным, а губы бело-синеватыми. Клименко понял, что для немца эта война через каких ни будь пять-десять минут будет завершена.
Немецкий автомат лежал поодаль, так что дотянуться немец до него при всём желании бы не смог.
Увидев советского солдата, немец протянул ему записку – то, что в последние минуты жизни он смог написать своим родным в виде прощального письма.
Александр взял записку, увидев при этом, что немец полез за чем-то в карман кителя. В испуге, дёрнувшись, Клименко направил на него автомат, но увидел, что немец всего-навсего протягивает ему зажигалку – что-то вроде оплаты за услугу по отправке письма на родину…
Штабной переводчик подтвердил, что записка имеет лишь прощальный характер, умирающего немца со своим отцом и сыном. Записку отдали Клименко за ненадобностью.
Уже в мирное время, Клименко сделал попытку отправить письмо по указанному в записке адресу, но не удачно – письмо вернулось со штемпелем «адресат не найден». Дальше жизнь взяла своё – фронтовик Клименко умер от старости, а трофейная зажигалка досталась его сыну, выставившему её на торги барахольного развала.
Так записка вместе с купленной зажигалкой досталась мне, техническому директору представительства крупной немецкой инжиниринговой компании, за пять тысяч рублей.
Где то, через полгода, мне пришлось выехать в командировку в Берлин, где располагался головной офис моего работодателя.
Немецкий язык я не знаю, и разговаривать приходится на английском или при помощи переводчицы, молодой девушке по имени Эльза.
После завершения трёхдневного семинара в офисе компании, вечером, на устроенной работодателем корпоративной вечеринке, я рассказал Эльзе свою историю, показав купленную зажигалку и старую записку.
— О, это наша лютеранская церковь…по-вашему в честь Николая Чудотворца — сказала мне Эльза, разглядывая зажигалку, и находясь под впечатлением моего рассказа. — Она буквально в трёх кварталах от нашего офиса находится. Кстати, историческое место, ей больше двух веков уже.
— Туда можно попасть? – спросил я Эльзу.
— Конечно, можно. Завтра, прогуляемся, как раз до самолёта успеем.
На утро я был в лютеранской церкви. Пастер встретил меня дружелюбно, а когда сопровождавшая меня Эльза рассказала ему в чём суть дела, стал очень внимательным.
Долго он рассматривал зажигалку, а потом прочитал письмо. Молча позвал за собой в кабинет. Там, подняв архивную книгу он долго что-то искал, а потом подозвав Эльзу, ткнул в одну из строчек пальцем.
Потом они ещё долго о чём-то разговаривали на немецком.
Наконец вдвоём посмотрели на меня.
Эльза произнесла: — удивительно, но такое совпадение бывает только раз в жизни! – Эта зажигалка – сувенирная продукция этой самой лютеранской церкви, выдаваемая солдатам, уходившим на восточный фронт. Серийный номер это подтверждает. Что касается адреса в записке, то его давно не существует – разрушенные войной дома не стали восстанавливать, затеяв перепланировку улиц.
— А что касается фамилии, указанной в записке — можем ли мы найти родственников немецкого солдата?
Эльза посмотрела на меня с восторженным изумлением.
— Его не надо искать, он перед тобой стоит…
Оказалось, что старый пастор, никто иной как сын убитого немца, которому на данный момент было уже далеко за семьдесят. Решив пойти по линии деда, он всю жизнь отдал церковному служению, благо, что та часть Берлина в которой находилась, Nikolaikirche, располагалась на территории западного Берлина, где церковные служения не попали под идеологический запрет.
Я вручил пастору то, что по праву ему и принадлежало, отказавшись от предложенных денег. Нельзя описать тех слов, которые он мне сказал. Для него это было самое настоящее окончание второй мировой войны.
Автор текста: Алексей Машанов
