В российский прокат вышла трагикомедия «Конец фильма», с которой лауреат многих кинофестивалей Владимир Котт вернулся в студенчество. Как и тогда, он снял кино на личные средства, то есть по велению души. Чтобы показать, что в киноиндустрии всё происходит прямо противоположным образом.
Мы погружаемся в мир кино, в дивную страну музыки и света, в сияние фабрики грез. Туда, где в тайных мечтах представляли себя актерами и черпали упоение славой, обмирая от этого сладкого слова «мотор». Ан нет. Пейзажи в духе Тарковского, где восседает на своем рабочем стуле режиссер Митя Белкин, на самом деле пусты, унылы, депрессивны. Известный художник создает произведение о собственной профессии не потому, что он знает эту область лучше других. А потому, что наболело. Киноиндустрия давно перестала быть для зрителя заповедной территорией — нам раз за разом показывают изнанку, обнажают суть. Там нет места вдохновению, его изничтожил продюсер под напором толпы. Сплошная рутина, непреодолимая тоска, тотальная несвобода.
Покончить со всем этим безобразием – значит с жизнью проститься. Автор фильма делает во всех смыслах программное заявление, отведя себе эпизодическую, но ключевую роль. Эльдар Рязанов тоже снимал сам себя, но в проходных юмористических эпизодах, а Владимир Котт всего в нескольких кадрах воспроизводит свое alter ego. Его персонаж, всю жизнь клепавший «дорогой заказной фальшак», на презентации своего выстраданного фильма говорит, что после этого можно больше ничего не снимать.
Публика воспринимает как метафору, а надо бы буквально. На финальных аплодисментах выясняется, что Константин Гаврилыч застрелился. Похороны, естественно, сопровождаются фальшивым пафосом, против которого покойный и восставал в своем предсмертном шедевре.
Его однокурсник, режиссер средних лет с детским именем Митя, всего лишь покидает съемочную площадку посреди рабочей смены. Опредленного плана дальнейших действий нет, просто не вынесла душа поэта, хотя и мелковат он для пушкинского героя. Толку в этом жесте? Профессия неразделимо слита с жизнью и наоборот — везде правят бал законы шоубиза. Ты приговорен к своему шестку пожизненно, и лучшее, что в твоей власти, — не наделать глупостей. Но какой с Мити спрос. Все же он какая-никакая творческая личность, а значит непредсказуем, нерационален, неуправляем и прочее «не». А а также без «не»: капризен, импульсивен, эгоистичен и подл. «Вы вообще урод. Из-за вас Лена чуть не умерла», — презрительно бросает возлюбленный дочери, и это еще мягко сказано. Если и теплилось какое-то сострадание к творцу, то к середине фильма улетучилось напрочь.
Митя обрисован с юмором, а порой сатирически — как, например, представитель той же профессии в комедии Михаила Сегала «Глубже!» Случайное это совпадение или тренд, но Митя тоже, подменяя коллегу на боевом посту, берется за новый для него жанр порноролика — и вдруг обретает голос. Правда, пока неизвестно, насколько глубже, чем всегда, он в этой сфере погрязнет. А вообще, не он первый, не он последний, таких умников вокруг с избытком. По всей ткани картины рассыпаны намеки на заурядность, никчемность, повторяемость Митиных метаний.
В облике Марчелло Мастроянни за ним по пятам ходит, оказывая влияние на ход мыслей и действий, то ли говорящая тень, то ли здравый смысл, то ли совесть — подобный соглядатай сопровождал персонажа из недавнего «Полета» Тодоровского-внука. Митя, попавший в черный список, нелегально (в багажнике авто) проникает на киностудию, — подобный трюк проделывал его коллега в давней «Оттепели» Тодоровского-сына. Но «Оттепель» пропитана духом шестидесятничества, очарованием кинематографа, влюбленностью в профессию, несмотря на проходящие через всю сюжетную канву вынужденные компромиссы и давление сверху. А «Конец фильма» пропитан раздражением и досадой от несбывшегося. Метафору обломков счастливой жизни Котт воплотил еще лет десять назад в фильме «Громозека», где на фоне песни «Как прекрасен этот мир» герой обреченно наблюдает снос экскаватором старого здания. В «Конце фильма» мизансцена та же: рушится здание кинокомплекса «Соловей», только музыка другая — про алябьевского соловья, разумеется. Ломать не строить, никто ничего высокого не возведет — и не только потому, что им не позволяют. Тут был бы весьма к месту русский поэт Некрасов с нетленкой «суждены им благие порывы, а свершить ничего не дано».
Упоминания о студенческих годах во ВГИКе создают бэкграунд благих порывов: «Ты же на курсе самый талантливый был» — «Талантливый был ты. А я был одаренный». Куда-то все делось, где-то потерялось, почему-то иссякло, но каждый творец до сих пор мечтает услышать, что он гений. Только не от безмозглой же простушки, которая бегает по съемочной площадке с термосом, но совершенно не соображает, что на самом деле с тобой происходит. А талдычит в тупом экстазе: «Гений, гений». Издевка судьбы еще и в том, что с этой навязчивой особой Митя в один прекрасный день и совершает побег — долго-долго едет на электричке, естественно в никуда, с дурацким рыбным сачком наперевес. И сразу же побег от нее, предварительно наорав на невинное создание, а заодно растоптав надоевшего Мастроянни вображаемым танком. Ну вот, а вы боялись — сериальный мент под зорким Митиным оком таки выкапывает найденный труп. Значит, не зарыл в землю Митя свой талант, а наоборот, обменял его на талан, и оба засверкали чистым металлом.
«Русское кино в ж…» — когда-то резюмировал Кирилл Серебренников в «Изображая жертву». А че сразу кино, че сразу кино. Там у Серебренникова похлеще есть перл: «П…ц наступает в обществе!» Кризисное состояние сегодняшнего мира отразилось на всем эмоциональном строе «Конца фильма». Раньше Владимир Котт был более оптимистичен. «Завтра будет лучше, чем вчера!» — вопят постаревшие солисты школьного ансамбля в «Громозеке», всем своим существованием успевшие доказать обратное. Но если там единственным смыслом высвечивалась любовь (а значит забота, участие, нежность и сильные переживания на этой почве), даже если жизнь не совсем удалась, то теперь вообще никакой любви нет. Ни к профессии, ни к женщине, ни к дочери, ни к жизни вообще. Название ленты конкретнее некуда: конец фильма — это конец пути, конец всего.
Но нельзя назвать такое искусство упадочническим. Ведь чтобы человеку продвинуться вперед или хотя бы сойти с насиженного места, надо найти в себе мужество признать правду бытия. А не прятаться от нее в область беспочвенных надежд, искусственного вдохновения или, того паче, малодушной веры в химеру.
Возраст 18+
18+
